"... не вижу, почему благородному дону..." не пографоманствовать
На улице стояла жара. Солнце ослепительно сверкало в зените, заливая ярким светом все пространство длинных коридоров с высокими потолками богадельни для умалишенных. В лучах света танцевали свой причудливый танец многочисленные пылинки.
Идиллию этой жизнерадостной картины нарушали дикие вопли и реплики безумцев, слышащиеся из многочисленных камер с зарешеченными окошками, гуляющие по этим длинным, залитым ярким светом коридорам. И еще возгласы, крики, бормотание, стоны, и улюлюканье.
Наслушаться здесь можно было всякого. Ну да, что толку слушать безумцев, когда у тебя у самого с головой все в порядке? Кому это может быть интересно, да еще во время сиесты? Одним словом, в коридорах было совершенно пусто, а все двери надежно заперты на замки. Ни надзирателей, ни санитаров, ни ученых мужей, любящих посещать заведения такого рода, дабы изучать природу душевных расстройств у человека и писать о них трактаты о сотнях страниц.
В темных углах, куда не доставали солнечные лучи перебегали, изредка замирая на полпути, большие мохнатые пауки, заведенные здесь для борьбы с насекомыми, грызунами и змеями.
Вот один из них пробежал перед решетчатой перегородкой, отделяющей одну часть здания от другой, замер по своей привычке и быстро бросился в сторону уступая дорогу пришедшему…
К двери неторопливым шагом подошла особа, одетая в длинную серую робу, местами залатанную, однако носящую следы изысканности. Капюшон робы, несмотря на духоту, был надет и лица пришедшего никто не видел. Никто не видел и того, как открылся, звонко щелкнув, замок решетчатой двери, а сама дверь отворилась, хотя никто не вставлял в замок ключа, а двери никто не касался…
Посетитель вошел и направился неторопливым шагом вглубь залитого светом коридора, а за ним, через открытую дверь, в коридор влетела, шелестя кожистыми крыльями, стайка летучих мышей, совсем немыслимая днем.
Посредине убого обставленной, обшарпанной камеры, прямо в центре падающего от зарешеченного окна пятна света, на полу, лежал иссохшийся старик. Он что-то беззвучно бормотал себе под нос, рисовал на полу, бессмысленно двигал пальцами и гримасничал. В воздухе летали пылинки и мухи. Мухи, однако, предпочитали не летать, а прохаживаться по старику и его жестяной тарелке.
Снова щелкнул замок, в который не вставляли ключа, и снова распахнулась дверь, которой не касались. Давешний посетитель постоял в коридоре, как бы в раздумье, сложил молитвенно руки перед грудью и вошел в комнату. Все мухи сорвались с тарелки и взлетели повыше. Старик приподнялся и повернулся к входу. Близоруко сощурился, давая глазам привыкнуть к яркому свету, и поглядел на посетителя. Изо рта его самым безобразным образом свисал тяж густой липкой слюны. Глаза совсем не хотели привыкать к свету, и старик, не в силах разглядеть, кто к нему пришел, жалобно мыча и грохоча жестяной миской, отполз к своим нарам, в тень.
Посетитель прошел по комнате и уселся в кресло, спиной к свету...
— Так, Мореус. - начал посетитель. - Наконец я нашел тебя…
В глазах старика начала рождаться осознанная мысль, и в тот же миг мир перед его глазами потерял формы и лишился цветов, а на месте посетителя возникла фигура в сверкающих золотом доспехах необычайно искусной работы. Лицо фигуры скрывалось в густой тени, зато из-за головы лился яркий свет, а за спиной у нее колыхалось марево белых, светящихся лент. Старик узнал!
— Тираил… Да. Да! Теперь… Теперь я узнал тебя. - сказал старик, нервно суча пальцами.