Правда это было вчера, но вчера я как-то с утра помнил, потом завтыкал, потом снова вспомнил, но был уже поздний вечер.

Рождественский был очень ярким, значимым советским поэтом, автором многих впечатляющих стихов, известных миллионом, одни "Мгновения" чего стоят. Собственно, я затеял этот пост не для того, чтобы давать ему детальный разбор, а потому - что был он и в моей жизни. Не очень много и не в важных ключевых местах, но между тем и в том числе связанный с некоторыми другими памятными мне моментами.

Сегодня и не вспомнить уже, в каком классе, может даже в четвёртом, край - шестом, это промежуток между осенью 1988 и весной 1990, нам в школе задали выучить по внеклассному чтению какой-нибудь стих. Не знаю, почему я решил, что искать нужно там, но я отправился в микрорайонную библиотеку и запросил себе что-нибудь из современных стихов. Мне дали какой-то сборник, может 80х годов, а может еще 70х, книга выглядела новой, видимо брали её нечасто. Как называлась книга, год издания, кто там был - я не помнил и пары минут, вообще раньше я очень плохо относился к информации с которой меня сталкивает жизнь, не запоминал ни имён ГГ произведений, ни их авторов, с фильмами было примерно так же (но там что-то оседало за счёт яркости образов).

Вот и из всей той книги я запомнил только два сюжета. Стих про изумруд, который я до сих пор не нашел, благо хоть нашлись люди, кто тоже его помнит. Но он показался мне тогда сложным и неподъемным, со всеми этими именами камня на разных языках, а то б я выучил именно его. И стих Рождественского, на котором я решил остановиться. Который я выучил и рассказал. Некоторые его части я помню по сей день.

Я решил выложить его здесь, хоть может его просоветский тон может сильно возмутить тех, кто смотрит в наше общее прошлое исключительно негативно.

Подкупленный

«Все советские писатели подкуплены...»
Так пишут о нас на Западе

Я действительно подкуплен. Я подкуплен.
Без остатка. И во сне. И наяву.
Уверяют советологи: «Погублен...»
Улыбаются товарищи: «Живу!..»

Я подкуплен ноздреватым льдом кронштадтским.
И акцентом коменданта-латыша.
Я подкуплен военкомами гражданской
и свинцовою водою Сиваша...
Я еще подкуплен снегом белым-белым.
Иртышом и предвоенной тишиной.
Я подкуплен кровью павших в сорок первом.
Каждой каплей. До единой. До одной.
А еще подкуплен я костром.
Случайным, как в шальной игре десятка при тузе.
Буйством красок Бухары. Бакинским чаем.
И спокойными парнями с ЧТЗ...
Подкупала вертолетная кабина,
Ночь и кубрика качающийся пол!..
Как-то женщина пришла. И подкупила.
Подкупила — чем?— не знаю до сих пор.
Но тогда-то жизнь я стал считать по веснам.
Не синицу жду отныне, а скворца...
Подкупила дочь характером стервозным,—
вот уж точно, что ни в мать и ни в отца...
Подкупил Расул насечкой на кинжале.
Клокотанием — ангарская струя.
Я подкуплен и Палангой, и Кижами.
Всем, что знаю. И чего не знаю я...
Я подкуплен зарождающимся словом,
не размененным пока на пустяки.
Я подкуплен Маяковским и Светловым.
И Землей, в которой сбудутся стихи!..
И не все еще костры отполыхали.
И судьба еще угадана не вся...
Я подкуплен.
Я подкуплен с потрохами.
И поэтому купить меня нельзя.

- 1969 (источник)

Я ощущаю Рождественского очень таким... советским поэтом. По кончине же Союза он, похоже, сильно изменил своё отношение к исчезнувшей стране. Такая трансформация человека мне мало понятна - писать подобные вещи, а потом начать думать иначе?.. Мне плохо верится, что можно писать такое, не ощущая этого на самом деле и тем загадочнее перемены. Ну, это мы оставим на его совести. Того, что он написал - не отнять и оно, наверное, говорит ярче его изменившегося с годами отношения.

После того стиха в школе я долго о нём не вспоминал, хотя помнил. И помню тот день 1994 года, когда объявили о его кончине. Я гостил тогда у своей бабки по отцу и мы смотрели новости.

Он вплывал еще несколько раз в поле моего внимания после, но так, слегка, даже не смогу точно вспомнить когда. На самом деле он еще и очень жизненный такой, по своему романтичный поэт, у него немало лиричных, но обращенных не к конкретному человеку, а к людям вообще стихов. И через один такой он в нулевых снова вернулся, как бы ожил в моей памяти, вполне советским, но уже другим. Речь о "Кладбище под Парижем", стих, который я неизменно вспоминаю, если смотрю или читаю что-нибудь об эмиграции.

Возможно, ушел он как раз вовремя - человек, творившия и сотворивший всё в границах той эпохи. Его у нашего прошлого никак не отнять.